Красный кролик - Страница 179

179

— В действительности все гораздо сложнее, и все же суть ты выразил правильно, — согласился Хардинг. — Вся проблема в том, что мне надо исхитриться растянуть твой ответ на десять страниц, отпечатанных через два интервала.

— Вот она, бюрократия в действии.

Сам Райан так и не освоил чиновничий жаргон, что являлось одной из причин, по которым к нему испытывал такую теплую симпатию адмирал Грир.

— У нас есть свои порядки, Джек, и Тэтчер, как и все премьер-министры, предпочитает получать информацию в доступном для ее понимания виде.

— Готов поспорить, Железная леди говорит на том же языке, что и портовые грузчики.

— Ты совершенно прав, сэр Джон, она говорит на нем сама, но терпеть не может, когда на этом языке обращаются к ней.

— Наверное, ты прав. Ну хорошо, — Райан решил перейти к делу. — Какие документы нам понадобятся?

— У нас есть подробное досье на Александрова, которое я уже заказал.

Итак, решил Райан, этот день будет посвящен литературному творчеству. Конечно, было бы гораздо интереснее приглядеться внимательнее к советской экономике, однако вместо этого он вынужден будет сочинять пространный аналитический некролог на смерть человека, которого никто не любил и который, скорее всего, все равно умер, не оставив завещания.

Приготовления оказались даже еще проще, чем он предполагал. Хейдок ожидал, что русские будут на седьмом небе от счастья, и действительно, оказалось достаточно одного звонка в Министерство путей сообщения. На следующий день в десять часов утра Хейдок, Пол Мэттьюз и фотокорреспондент «Таймс» должны будут прибыть на Киевский вокзал для подготовки материала о советских государственных железных дорогах и сравнительного анализа их с британскими железными дорогами, которым, на взгляд большинства англичан, не помешала бы некоторая помощь, особенно в части высшего руководящего звена.

Скорее всего, Мэттьюз подозревал о том, что Хейдок — человек из «Шестерки», однако никогда не распространялся на эту тему, поскольку Найджел регулярно поставлял ему захватывающие сюжеты для репортажей. Этому стандартному приему установления хороших отношений с журналистами даже обучали в академии внешней разведки, однако американское ЦРУ официально от него открестилось. «Конгресс Соединенных Штатов принимает самые извращенные и абсурдные законы, чтобы надеть узду на работу разведывательных служб,» — подумал английский шпион. На самом деле он был уверен, что рядовые оперативные работники ЦРУ ежедневно нарушают официальные правила. Самому Хейдоку приходилось несколько раз отступать от гораздо более вольготных требований, регулирующих действия британских спецслужб. И, разумеется, он никогда не попадался на этом. Точно так же, как не попадался, встречаясь со своими агентами на улицах Москвы.

— Привет, Тони, — дружелюбно протянул руку московскому корреспонденту «Нью-Йорк таймс» Эд Фоули. Интересно, догадывается ли Принс о том, с каким презрением относится он к нему? Впрочем, вероятно, это чувство взаимно. — Что новенького сегодня?

— Жду заявления нашего посла по поводу кончины Михаила Суслова.

Фоули рассмеялся.

— Хочешь узнать, как обрадовала Фуллера смерть этого мерзкого старого болвана?

— Я могу процитировать твои слова? — поспешно достал блокнот Принс.

Пора идти на попятную.

— Не совсем. Я не получил никаких распоряжений на этот счет, Тони, а босс в настоящий момент занят другими вещами. Боюсь, до обеда у него не будет времени встретиться с тобой.

— Эд, мне позарез нужно хоть что-нибудь!

— «Михаил Суслов был одним из видных деятелей Политбюро и определял идеологическую политику Советского Союза. Мы скорбим по его безвременной кончине.» Этого тебе будет достаточно?

— Первая твоя фраза была более образной и правдивой, — заметил корреспондент «Нью-йорк таймс».

— Тебе доводилось встречаться с Сусловым?

Принс кивнул.

— Пару раз, до и после того, как врачи из клиники Джонса Гопкинса поработали с его глазами…

— Значит, это правда? — изобразил удивление Фоули. — Я хочу сказать, до меня доходили кое-какие слухи, но ничего определенного.

Принс снова кивнул.

— Истинная правда. Очки со стеклами словно донья от бутылок «Кока-колы». Очень вежливый, обходительный. Хорошие манеры и все такое, но под внешним обаянием — каменная твердость. На мой взгляд, Суслов был одним из апостолов коммунизма.

— О, он принял обеты бедности, целомудрия и послушания, да?

— Знаешь, Суслов действительно обладал какой-то своеобразной эстетической красотой, как будто и впрямь был священником, — подумав, согласился Принс.

— Ты так думаешь?

— Да, в нем было что-то не от мира сего, словно он видел то, что не могли видеть остальные. Определенно, Суслов искренне верил в коммунизм. И не стыдился этого.

— Он был сталинист? — спросил Фоули.

— Нет, но тридцать лет назад был бы им. Я прекрасно могу представить себе, как он подписывает приказ о расстреле. И после этого кошмарные сны его ночами не мучили бы — только не нашего Мишку.

— Кто займет его место?

— Пока что ничего определенного сказать нельзя, — признался Принс. — Мои источники утверждают, русские еще сами не определились.

— А мне казалось, Суслов был очень близок с другим Майком, Александровым, — предложил Фоули, гадая, действительно ли источники Принса такие надежные, как он думает.

Для советского руководства навешать лапшу на уши западному журналисту — увлекательная игра. В Вашингтоне, где журналист имеет над политиком определенную власть, все обстоит по-другому. Но здесь об этом не приходится и мечтать. Члены Политбюро нисколько не боятся журналистов — все как раз наоборот.

179